Кошкина нычка

Дизайн –gold_nostalgia
Эта жужа таки ЛИЧНЫЙ дневничок, а не СМИ! И то, что тут написано – исключительно мое ЛИЧНОЕ мнение, каковое разделять никто не обязан, однако же и принуждать меня изменить оное не вправе. Демократия-с. В свете регулярных ограничительных нововведений в ЖЖ добавляю необходимое пояснение: данный частный дневник не является СМИ. И не является пропагандой каких бы-то ни было социально-политических настроений и взглядов, и уж тем более никак никому не навязывает авторской личной точки зрения, поэтому сведения, диалоги, мнения и заявления, оценочные суждения, опубликованные в данном дневнике, не имеют никакой юридической силы и не могут быть использованы при разбирательствах в судах или где бы то ни было еще для доказательства или опровержения чего бы то ни было, кроме того, прошу иметь в виду, что все мои персональные данные, фотографии, рисунки, переписка и так далее, являются объектами моего авторского права (согласно Бернской Конвенции), и для коммерческого использования всех вышеупомянутых объектов авторского права в каждом конкретном случае необходимо мое письменное разрешение.

История одного выживания
Автобиография


Период первый - доисторический, восстанавливаемый только посредством раскопок в семейном альбоме:
беззубое полулысое существо неопределенного пола, расплывшееся в идиотски-счастливой улыбке оттого, что впервые сумело самостоятельно встать на непослушные еще ножки и взглянуть на мир поверх кроватной сетки; толстый, закутанный до самых глаз, кукленок в коляске; пышка в платьице с оборочками, возящаяся в песочнице, - «Тетя Валя, у Вас девочка слепая? - Нет, просто щечки такие толстые, что глазок не видно!»
Далее начинается то, что сохранилось в памяти, - то есть, собственно история.
Период второй - Древний мир, мифологическое мышление: все в мире - чудо. Огород - страна чудес, и водокачка - чудо, и озеро, и загадочный полумрак сарая, и корова, и мотоцикл, и лесенка в погреб... и это, маленькое, вечно спящее, поминутно мокрое, пищащее, в пеленках - тоже чудо.
А вот это уже не чудо, а полный Гадес: стульчики с аляповатой хохломской росписью, вечно разбросанные кубики, облезлые мишки, потрепанные судьбой куклы, осточертевшая манная каша с комками, послеобеденный сон - стоит няньке выйти, как начинается скачка по кроватям; выход на прогулку строем - только что не руки за спину...
Первый раз - в первый класс. Линейка, длинные нудные речи, слюняво-сахарные стишки, море цветов, которыми потом завалена вся помойка, десятиклассники берут первоклашек за руки и торжественно, как ягнят на заклание, ведут в школу. На меня десятиклассника не хватает, и я поднимаюсь по ступенкам крыльца хоть и в общей куче, но - одна, самостоятельно. Так я и проживу школьные годы - рядом со всеми, но не вместе, в стаде, но с краю, чтобы при первой же возможности ломануть с вытоптанного и щедро унавоженного луга реальности в лес мечты. Там можно все, а здесь... Ну почему нельзя гулять «там, где людей нет»? А, может, я - не стадное животное! Почему нельзя отрастить косички? И почему нельзя выдумывать и рассказывать свои сказки и истории вместо того, чтобы тупо повторять прочитанное в «правильных» детских книжках? «Тебя надо как-то лечить от этих выдумок!» - все правильно, какой же Древний мир без рабства?
А у попавшего в рабство есть три выхода.
Первый - поднять восстание. Зарубят, распнут, выпорют, затравят львами на арене - короче, так или иначе все равно принудят к повиновению. Ибо что толку иметь права и свободы, записанные хоть в какой исторической декларации, если у тебя нет физической силы защитить свои права?
Второй - покориться, сломать себя, раз уж все равно ничего не поделаешь. Выгодно, но очень не хочется.
И, наконец, третий. Сделать вид. Нормальный человек к обществу приспосабливается? Отлично, вот мы и приспособимся.
Из примерного поведения получаются отличные крепостные стены. Из дежурных фраз - панцирь миланской стали. Из общепринятого выражения лица - забрало. Сверху - сшитый из страниц дневника с приличными отметками табар , больше смахивающий на маскхалат, и - allons, enfants ! Детей этим не обманешь, у них нюх, чутье звериное на таких, как я, «непохожих». От них одно спасение - дом и темный угол. Но для взрослых этот маскарад - то, что надо. Они видят не то, что видят, а то, что им лицезреть желательно. Пусть думают, что я занята уроками, а я тем временем посочиняю. Стишки, правда, получаются не ахти - но ничего, насобачимся! Лишь бы никто не мешал.
Так, пардон, табар, кираса, забрало - это уже не античность, это любимая моя феодальность - айвенговская, бюссишная и д’Артаньяновская. И то сказать: так здорово замаскировалась, таких вокруг замка потемкинских деревень понастроила, что противник, похоже, и впрямь решил, что выбил из непокорной рабыни дурь!
А раз так, то почему бы не сделать раба колоном? И вот уже стало можно длинные волосы, можно носить бусы, можно даже играть в школьном театре, когда выпускные на носу. Для этого театра сочиняется уморительная комедия «Д’Артаньян и два по физике», к счастью, так и не увидевшая сцены; в это же примерно время пишется «антинаучно-фантастическая» повесть «Семь черных пятниц на неделе», где фантазия, правда, держится в пределах дозволенного и самоцензор включен на всю катушку, поскольку предназначено сие для показа грозному сеньору, дабы ведал владыка, что увлечение верноподданной не угрожает ни устоям государственным, ни власти его. Прочитали, не сказали ни «хорошо», ни «плохо», только спросили о прототипах и идейном содержании, - естественно, подобные вопросы ожидались и ответы были заготовлены заранее. Но писать по ночам по-прежнему считается «ненормальным», - а что делать, если распорядок дня парнасских жителей не утвержден ни Минобром, ни Минздравом?
Выпускной бал: прическа под старину, длинное розовое платье, впервые официально дозволен макияж; скучные ходульные речи, розовые сопли, у всех на уме одно: скорей бы ужин и дискотека.
Готовлюсь ко вступительным. Кем быть - уже решено за меня, мне осталось только дать формальное согласие, как на кавказской свадьбе. Инженер-экономист, прекрасная, престижная профессия, для женщины лучше не придумаешь, сиди себе в НИИ, болтай, гоняй чаи да вяжи втихаря носки детишкам, - меня кто-нибудь спросил, хочу ли я иметь детей? Впрочем, раз моя настоящая жизнь - не здесь, а внутри, мне, в сущности, все едино. Все лето, как проклятая, зубрю эти идиотские синусы и косинусы - чтоб им всем посинеть и окосеть в одночасье! А не зубрить не получается: следят. Сдаю на трояки плюс четыре по сочинению - а чего вы еще ожидали от прирожденного гуманитария? Недобираю баллы. Вслух: «Какая жалость!» In petto - «Слава в вышних Богу!»
Новое время: я достигла совершеннолетия, кончила курсы машинописи, и устроилась секретаршей в матушкин НИИ. А это значит, что я теперь, с точки зрения закона, - полноправный член общества, и что у меня есть собственные деньги, а следовательно, воленс-неволенс, приходится принимать в расчет мое мнение. И если мне вздумалось записаться, к примеру, в Английский клуб, то по закону мне этого никто не вправе запретить.
Подрабатываю где могу: мою полы, делаю контрольные по английскому, печатаю, пишу сочинения. Последние, кстати, оказываются чертовски удобным прикрытием для собственного творчества. В клубе впервые пробую себя как переводчик: сто тридцать второй сонет Шекспира на вечере, посвященном великому драматургу, звучит в неизвестном дотоле переводе. Хвалят - вернее всего, из светской учтивости.
Наконец-то начинают получаться стихи, которые еще нельзя показывать публике, но уже не стыдно оставить на память в потайной папочке.
Со случайно увиденного объявления начинается знакомство с местной литературной тусовкой: я становлюсь членом самодеятельного литобъединения «Культурный бульон». Нас человек десять-двенадцать. Читают, хвалят друг друга - о, Боже, ну кто же так рифмы застегивает? Правда, кое у кого не грех и поучиться.
В газете мелькает объявление: требуются переводчики. Иду в разведку. Ба, знакомые все лица! Славная наша бульон-компания! Меня рекомендуют редактору, мне дают текст на пробу, выкладываюсь до конца - и получаю договор!
Итак, весь день - работа официальная (нет, не секретарская, институт уже успел почить в бозе, а я - заделаться снабженцем-кладовщиком)- краска, ДСП, журнал, накладные, и т.д.; вечером - словарь и пишущая машинка, а по выходным, если удается выкроить время - роман-фэнтези. (Оказывается, запретные мечты можно реализовать, если дать им красивое, модное, пристойное название).
И вот, наконец, новейшая история: меня взяли в штат, я гордо несу домой первый авторский экземпляр моей книги, мой «Берлиоз» входит в число ста лучших книг года, меня заметили и признали. Созданный мной мир вырос до размеров целой планеты. Мой извечный противник вынужден-таки де-факто признать ее существование и придерживаться принципа невмешательства во внутренние дела.
Я выжила. Теперь можно начинать жить.